Камские пираты
Очерки из истории Елабужского края и Прикамья XVIII-XIX веков
Алексей Куклин
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 [18] 19 20 21
XVIII. Кисельные берега
Первой да и, пожалуй, единственной попыткой написать документальную историю российского пиратства была работа «Понизовая вольница. Материалы для истории народа» (1861) историка и писателя Даниила Лукича Мордовцева (1830-1905). В отличие от авторов, тяготевших к фольклорным источникам, Д.Л.Мордовцев опирался не на предания и легенды, а на архивные документы и законодательные акты империи. Но работал он только с астраханскими архивами, поэтому география его исследования была ограничена регионом от Астрахани до Саратова и не затрагивала среднего Поволжья, а тем более Прикамья. Впрочем, для общей картины разбоев и речного пиратства XVIII века «Понизовая вольница» даёт достаточно много материала. А то, что обстановка в Прикамье была аналогична той, которую описал Д.Л.Мордовцев в Поволжье, каких-то особых сомнений не вызывает.
Прежде всего автор «Понизовой вольницы» обратил внимание на такую особенность русской истории XVII-XIX веков, как беглые и бродяги. Масштабы этого явления были ещё большими, чем масштабы разбоев и пиратства. И, как отмечал Д.Л.Мордовцев, именно из этой разнородной среды «формировались шайки воров и разбойников».1)
«…в XVIII столетии, — писал Даниил Лукич, — народ бежал в Польшу и за турецкую границу; в более позднее время, в нынешнем столетии, он бегал на Яик, «на сытовыя воды и кисельные берега», на «Дарью-реку» и на «Новую линию»; несколько лет назад целыя села бежали в Анапу, — потому что неведомыя страны эти представлялись обетованною землею, где труд не тяжел и не неблагодарен, где человеку живется легко и свободно. Перед самым царствованием императрицы Екатерины II, во время крестьянских смут, народ бежал целыми вотчинами к Царицыну и Камышину; целыя села покидали свои родныя усадьбы, забирая лошадей, скот и домашнюю рухлядь. По всем местам разглашалась весть, что беглые, переправясь за Волгу, порыли там себе землянки и живут счастливо».2)
Помимо крестьян немалую часть искателей лучшей жизни составляли беглые солдаты, «везде находившие радушный прием и покойный ночлег».3) И нередко, благодаря хоть какому-то воинскому опыту, они становились предводителями разбойничьих шаек. А кроме беглых были ещё и отставные солдаты, которых высылали «в казанскую губернию на поселение», куда «они ходили без конвоя и, разсеявшись по России, праздно проводили время «к безславию государства», пускались на воровство и грабежи».4)
Отставные попадали на поселение и в Елабугу, которая до 1780 года входила в состав Казанской губернии. Даже в «Статистическом и географическом описании города Елабуги» 1839 года среди различных категорий населения отдельной строкой числятся 139 «солдат, уволенных в безсрочный отпуск, отставных и кантонистов».5)
Впрочем, как отмечал Д.Л.Мордовцев, не только беглые и отставные солдаты, но даже и регулярные войска в XVII и XVIII веках зачастую мало чем отличались от тех же разбойников: «…их постой был ничем не лучше грабежа и они доводили хозяев до того, что те бросали свои дома и убегали от своих постояльцев. Был даже указ, которым вменялось командирам войск, — не допускать хозяев к побегу».6)
«К довершению сумятицы, между толпами беглых крестьян, раскольников и арестантов, бродил по всей России вольный малороссийский посполитый народ, целыми массами подвигаясь на восток и наводняя собою поволжския губернии».7)
И вот, все они — крестьяне, раскольники, арестанты, солдаты, проходимцы и авантюристы — стремились на окраины государства в смутной надежде отыскать благословенные «кисельные берега» где-нибудь на Каме или Волге, а то и за Уральским хребтом.
Прикамье было наполнено беглыми и в XVII, и в XVIII веках. Да и крестьянская колонизация этих мест, в том числе и нашего края, во многом осуществлялась именно беглецами. Георгий Иванович Перетяткович (1840-1908) в очерках по истории нашего края отмечал, что «места более безопасныя на правом берегу Камы, пустоши, успевшия порости диким лесом, заселяются русскими крестьянами по их собственной инициативе и без посторонней поддержки».8) В частности, он указывал, что урочище Свиные горы в 1668 году и вслед за ним деревню Соколовку (Сокольи горы) в 1682 году основали крестьяне, «которые пришли из разных городов и из дворцовых сел, покиня свои старые службы и тягла»,9) — иначе говоря, беглецы.
Степан Васильевич Ешевский (1829-1865), также занимавшийся историей русской колонизации, писал: «Беглецами населялись украйны России… Беглецами держались наши заводы в северо-восточном углу России и в Сибири».10) Он, как и Д.Л.Мордовцев, отметил связь между беглыми и разбойниками: «Разбои были необходимым следствием такого повсеместнаго общаго явления, каково было бегство крестьян…»11) С.В.Ешевский приводит цифры, дающую представление о масштабах этого явления в первой половине XVIII века: «По показанию военной коллегии в 1729 г. в течение времени от 1719 по 1727 г. беглых было 198, 876 мужчин, число огромное, особенно если предположить, как и следует, что неточность могла быть в уменьшении, а не в увеличении действительнаго числа беглых».12)
Впрочем, что говорить о смутном XVIII веке, если даже в 40-е и 50-е годы XIX века «Вятские Губернские Ведомости» едва ли не в каждом номере пестрят объявлениями то о поимке, то о розыске беглых. Вот как, к примеру, выглядело извещение о пойманном в Елабуге летом 1839 года беглеце: «…в городе Елабуге в Спаском логу, пойман бродяга, сказавшийся Федором Гавриловым Овсянниковым; родом Харьковской Губернии, Купинскаго уезда, Покровской волости из Малороссиян, бежавшим из Сибири в 1833 году, сосланным туда по решению Вилуйскаго Уезднаго Суда, утвержденному Воронежскою Уголовною Палатою за кражу двух лошадей с наказанием плетьми 25 ударами, приметамиж он: от роду 42 л. росту 2 арш. 7 ½ верш. волосы на голове светлорусые, на усах, бороде и бровях срыжа русые, глаза серые, лицем чист, на пояснице и ниже оной красноватые без боли пятна, при поимке его неизвестно куда скрылся бывший с ним товарищ, о котором Овсянников говорит, что зовут его Никитою Ивановым, якобы бежал с катаржной работы, следующих примет росту 2 арш. около 7 верш. лицем черносмугловат, глаза черные, волосы на голове, бровях, усах и бороде тоже черные, в зипуне, фуражка с плисовым верхом и околышем, в портяных онучах и лаптях, Овсянников же содержится в городе Елабуге под стражею».13)
Как долго пробыл под стражей Овсянников, мы не знаем, но случалось, и нередко, что пойманные беглецы и задержанные бродяги вновь ускользали от властей. Типичную историю о подобном происшествии рассказали те же «Вятские Губернские Ведомости» буквально парой недель раньше известия о поимке Овсянникова. Тогда в газете сообщалось: «Пойманный в 1838 году в Глазовском уезде бродяга Илья Ветров, за бродяжничество и скрытие настоящаго родопроисхождения предан был суждению Глазовскаго Уезднаго Суда, решением коего, утвержденным Г. Начальником Губернии заключено было означеннаго Ветрова по наказании плетьми двадцатью ударами отдать в военную службу, в следствие каковаго решения по выполнении присужденнаго ему наказания и снабжении от казны одеждою отправлен был Глазовским Городничим посредством внутренней стражи, для принятия в военную службу, в Вятское Губернское Рекрутское Присутствие; но на пути Слобадскаго уезда с Сезневской станции от конвойных Глазовской Инвалидной Команды 7 Октября тогож 1838 года учинил побег…»14)
Д.Л.Мордовцев отмечает, что побеги арестантов были неизбежными из-за плохих условий содержания: «Дорогой они бегали, потому что отправка была плохая и притом тяжелая».15) И продолжает: «Да и нельзя было не бегать даже тем, которые содержались по тюрьмам внутри России: арестанты помещались дурно, в каких-то хлевах сырых и темных, в подвалах и погребах; их набивали в тесные казематы до последней возможности, хотя и не велено было помещать более трех человек на одной квадратной сажени, где три человека могли свободно лечь и умереть; арестантския дела тянулись безконечно-долго; а по прочтении приговоров и по наказании, преступников долго не высылали в Сибирь, а оставляли в тюрьмах, заставляя их ходить по миру для сбора милостыни; милостыня отбиралась тюремным начальством, а колодникам из этого подаяния выделялось по копейке кормовых в сутки».16)
Ну а в результате этого массового бегства крестьян, солдат и арестантов, тысячами и десятками тысяч стремившихся на мало контролируемые коронной администрацией окраины империи, на «кисельные берега» Заволожья или на пустынные просторы Камы, вольница только росла и увеличивалась. «По всем концам государства ходили правильно-организованныя шайки разбойников, — пишет Д.Л.Мордовцев, — предводительствуемыя избранными из себя атаманами и эсаулами; атаманы назывались почетным именем батюшки и держали своих подчиненных в безпрекословном повиновении; провинившихся разбойников казнили по приговору собственного суда, — вешали, — топили, убивали из ружья, кололи, или выгоняли из артели. Разбойники нападали на обозы, грабили и жгли селения; вешали попадавшихся им в руки; разбивали караваны по рекам».17) «При появлении шаек, — продолжает Даниил Лукич, — из городов и крепостей командировались гарнизонные отряды; против больших разбойничьих партий посылались отряды из полков действующей армии; за неимением войск собирались и вооружались чем могли отставные унтер-офицеры и солдаты, сгонялись вооруженные обыватели и все, кто только мог владеть топором или рогатиной».18)
«Разбойников ловили и сажали в тюрьмы, — рассказывает Д.Л.Мордовцев, — но непойманные делались еще жесточе. По судам разбойничьи дела тянулись безконечно долго, потому что дело не завершалось до-тех-пор, пока не находили всех оговоренных. Оттого тюрьмы и остроги, с выходами и подземельями, были наполнены до невозможности. Разбойники, воры, грабители, взяточники, похитители государственной казны и убийцы, говорит сенат, сидя по тюрьмам, наносили народу страшный вред, причиняли ему всевозможные бедствия, истязания и «невинное кровопролитие». По прошествии довольно значительнаго времени после первых допросов, арестанты, мстя кому по злобе или по наущению товарищей, оговаривали невинных и доводили до пыток; потом, как бы в насмешку над законом, они «сговаривали» с них и показывали на других, ни в чем невиноватых. Сидя целые годы под караулом, они находили средства к побегу, разбивали тюрьмы и погреба, в которых содержались; другие, отправляемые в Сибирь и Рогервик «на связках», перепутанные длинным канатом вместо цепи, уходили с дороги от приставников, подвергая их тем же пыткам, которыя сами выдержали, и возвращаясь «на прежния свои злодейства с вящим устремлением к погублению бедных поселян», как с прискорбием выразился сенат; особенно доставалось тем, кто их приводил, или показывал на них, или открывал их стан: таких они «тирански мучили, жгли, грабили, убивали до смерти и разоряли до основания», наводя ужас на целые уезды. Они наводили такой страх на жителей, что никто не решался их ловить; притом всегда брали самого доказчика, оговаривали и пытали вместе с ворами».19)
Разбои, грабежи и воровство были всеобщими. Те же судебные чиновники не столько заботились о правосудии или исправлении нравов, сколько изыскивали собственные способы для обогащения и грабежа: «В случае отыскания где либо воров или станов, на все село, к которому принадлежали разбойники, налагалась выть — плата за пограбленное имущество. Тогда производились стачки истцов с судьями: обоюдное «похлебство», скрепляемое взяткой, заставляло судью обвинять разбойников в больших грабежах, чем они произвели на самом деле; в случае упорства, виновных пытали и принуждали говорить то, чего добивались истцы и судьи. Потому на целыя волости налагались огромныя выти, и часть собранных денег шла в карманы судей, а другою вознаграждались просители».20)
Не удивительно, что при таком настрое на «похлебство» разбои и грабежи процветали не только на окраинах империи, но и в крупных, в том числе столичных городах: «Разбои были таким естественным делом, что в самых столицах нельзя было разсчитывать на совершенную безопасность. Даже Петербург был окружен шайками воров и разбойников, которые грабили пешаго и коннаго… Столица представляла вид города, находящагося в осадном положении: в трех главных частях Петербурга расположены были отряды, начальство над которыми поручено было генерал-лейтенантам Ушакову и Бороздину и вице-адмиралу Мордвинову; на всех перекрестках разставлены были рогаточные караулы, по ночам ходили частые дозоры…»21)
«Но, — как подчёркивает далее Д.Л.Мордовцев, — нигде разбои не принимали таких страшных размеров как в поволжье. Впродолжение всего прошлаго столетия история поволжья да и всей юговосточной России представляет странную картину борьбы стараго порядка с новым, необузданной воли с администрацией. Колонизация края идет довольно успешно; правительство обращает внимание на водворение порядка и тишины в новонаселенных провинциях; ограждает их укрепленными линиями и форпостами от вторжения диких азиятских орд; вызывает из-за границы немецких поселенцев; поволжские города начинают строиться и богатеть, поля — засеваться хлебом. — Но старый порядок менее всего уничтожался в поволжье; дряхлый XVII век не робко прятался перед нововведениями, а долго напоминал о себе жестокими сценами, возмущая спокойствие страны. По Волге и по степям, там где плавали торговые караваны и начинали ходить обозы от города до города, — разъезжали также толпы разбойников со своими избранными атаманами и эсаулами, грабили суда и обозы, жгли села, убивали народ или завлекали в свои шайки. Этих шаек было безчисленное множество; оне собирались мгновенно, по зову атамана, имели везде пристанодержателей, отдельные разбойничьи станы, прятались в заводах, воложках, по оврагам и степным балкам; в случае опасности расходились, потом собирались снова и грабили. За ними, как и в остальной России, посылались отряды солдат, которых они иногда разбивали, а иногда и сами были разбиваемы, попадались в руки и жестоко наказывались: их вешали, били кнутом, ссылали в Нерчинск; они возвращались снова на Волгу к своим станам; набирали новыя шайки или приставали к старым, мстили за свои спины и вырванныя ноздри; отчаянно нападали на военные отряды; застигали в расплох и грабили целыя селения, жгли хутора и уметы, вешали всех сопротивлявшихся им, преимущественно помещиков и чиновников. Разъезжая по Волге «в легких лодочках», они имели свои пушки, которыми отстреливались от военных разъездов; свободно приставали к рыболовным ватагам, где часто встречали их с хлебом и с солью и только изредка защищались имевшимися на ватагах караульными пушками, которые доставались победителям. Разбойники не страшились ни воинских высылок против них, ни обывателей: о приближении команд их извещали пристанодержатели, находившиеся почти в каждом селе, особенно по хуторам; обыватели не вредили им, потому что боялись их мщения и оговора, а иногда и считали выгодным быть в дружбе…»22)
Свою характеристику этого сложного исторического явления Даниил Лукич завершает следующим образом: «Полная летопись похождений всех главных шаек… вольницы и удовлетворительное объяснение этого явления в русской истории, возможны только при хорошей разработке неизданных архивных дел... этой внутренней, так сказать, домашней и никем нетронутой истории нашего народа, к которому принадлежала вольница».23)
1) Мордовцов Д. Понизовая вольница. — Русское слово. Литературно-ученый журнал. 1861. Январь. Стр.5.
2) Там же. Стр.2.
3) Там же. Стр.3-4.
4) Там же.
5) Статистическое и географическое описание города Елабуги. [Савинов Н.Д.] — Прибавление к №12 Вятских Губернских Ведомостей. №6. [1839]. Стр.23.
6) Мордовцов Д. Понизовая вольница. — Русское слово. Литературно-ученый журнал. 1861. Январь. Стр.3-4.
7) Там же. Стр.5.
8) Поволжье в XVII и начале XVIII века (Очерки из истории колонизации края). Изследование Г.Перетятковича. Одесса, 1882. Стр.270.
9) См.: Поволжье в XVII и начале XVIII века (Очерки из истории колонизации края). Изследование Г.Перетятковича. Одесса, 1882. Стр.270-274.
Сейчас урочище Свиные горы — это деревня Свиногорье Елабужского района, расположенная недалеко от устья Вятки. Сокольи горы — деревня Соколка Мамадышского района на устье Вятки.
10) Сочинения С.В.Ешевскаго. Часть вторая. Москва, 1870. Стр.590.
11) Там же.
12) Там же. Стр.589.
13) Вятския Губернския Ведомости. №33. Суббота, Августа 19 дня 1839 года. Часть Оффициальная. Стр.212-213.
14) Вятския Губернския Ведомости. №31. Суббота, Августа 5 дня 1839 года. Часть Оффициальная. Стр.200-201.
15) Мордовцов Д. Понизовая вольница. — Русское слово. Литературно-ученый журнал. 1861. Январь. Стр.4.
16) Там же.
17) Там же. Стр.5.
18) Там же. Стр.5-6.
19) Там же. Стр.6.
20) Там же. Стр.7.
21) Там же.
22) Там же. Стр.8-9.
23) Там же. Стр.9.
Другие очерки из цикла «Камские пираты»:
I. Речные пираты
II. Разбои обыкновенно начинались со вскрытием рек
III. Время простоты и предрассудков
IV. Благоразумие в крепко запертой каюте
V. Не спал до утренней зари бесплодно
VI. Бери и чашки и ложки
VII. Иван Фаддеич из дьячков
VIII. Фелисата Камская
IX. Сказочные по форме, но бывшие в действительности
X. Продавал свою душу черту за шелковую персидскую рубаху
XI. Сарынь на кичку
XII. Веники и Жегули
XIII. Норманский рыцарь
XIV. Сторона, изобильная хлебом и разбойниками
XV. Торговые казни в Елабуге
XVI. Гурий Востряков, сапожник и пират
XVII. Скелеты в шкафах нашей истории
XVIII. Кисельные берега
XIX. Все сии меры оказывались недостаточными
XX. Чинятся им великия разорения
XXI. Наглые вымыслы
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 [18] 19 20 21
