Камские пираты
Очерки из истории Елабужского края и Прикамья XVIII-XIX веков
Алексей Куклин
1 2 3 4 5 6 7 8 [9] 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
IX. Сказочные по форме, но бывшие в действительности
Разумеется, реальность «похвального промысла», как назвал его П.Н.Кулыгинский, мало походила на ту сказочную картину, которую рисовали легенды и предания. Героического и уж тем более романтического в ней было мало. «Тяжела была жизнь этих отверженных людей, хотя издали казалась привлекательной своим свободным безшабашным разгулом. Поэтическия песни… продолжали прославлять обстановку и житье-бытье разудалых молодцев… и вводили в заблуждение горячих людей, маня их на простор, раззадоривая изображением поэтической обстановки… На самом деле приходилось им жить, вместо шелковых шатров, в тесных и грязных землянках, в диких ущельях или пещерах гор, в оврагах, под густым навесом дерев в камышевых шалашах».1) Да и питались порой чем Бог пошлёт, как поётся об этом в одной из песен:
«Замешали молодцы они теплушечку,
А нашли в молоке лягушечку;
Атаман говорит (сам усом шевелит):
«Ах вы, добры молодцы, вы не брезгуйте!
А и по нашему по-русски — холоденушка».
Они по кусу хватили, только голод заманили,
По другому-то хватили, приоправилися…»2)
Однако едва ли не самое парадоксальное в этом соотношении поэтических сказаний о разбойниках и прозаической действительности их промысла заключалось не в том, что реальность разбойничьей жизни и судьбы резко отличалась от легенд и песен в худшую сторону, а как раз в том, что и в этой заурядной, а нередко и убогой обыденности российского пиратства на самом деле присутствовали некоторые сказочные черты. Заметными, даже бросающимися в глаза они становились во время нападений пиратов на корабли — именно тут чаще всего происходило нечто совершенно фантастическое.
Вот как повествует об этом одно из народных преданий: «На правом берегу Волги, верстах в семи от гор. Сенгилея, виднеется покрытая липовым лесом Шиловская шишка. На этой горе, лет тому за восемьдесят или сто, жил разбойник Костычев с своею шайкой. Он следил отсюда за появлением в этом плёсе парусных судов и нападал на них с луговой стороны, с своею вооруженною шайкой, на лодке, с криком «Сарынь, на кичку!» Бурлаки на судне падали ниц, а хозяин судна и водолив, или прикащик, подавали ему чалку. Он с шайкой входил на судно, прибирал деньги; его и шайку угощали вином, и он отпускал судно в путь».3)
Известный историк, географ и этнограф Павел Иванович Небольсин (1817-1893) в очерках «Разсказы проезжаго о странствованиях по Завольжью, Уралу и по Волге» описывает сходное нападение пиратов на речное судно более подробно:
«Мошенники, иногда всего три-четыре человека, а иногда и десяток, редко больше, остановив на берегу лямочников, громко вызывали на палубу судна главнаго распорядителя, лоцмана, судохозяина или прикащика при товаре. Те безпрекословно являлись на сцену, подходили к борту, снимали шапки и отвешивали разбойникам низкие поклоны.
— Вы, гости-купцы, люди богатые, кричал главный мошенник: — везете товары на ярмарки: поделитесь-ка с нашим братом хлебом-солью!.. Слышишь, что-ль?
— Слышим-ста, кормилец, слышим! Чего ж твоя милость прикажет?
— Да вышли нам хоть куль-другой мучки, да четверичок-другой крупки, да соли маленько: за твое здоровье скушаем — тебя добрым словом вспомянем.
— Изволь, кормилец, не постоим на этом твоей милости; только сам, что ль, к нам на посуду пожалуешь, али на берег велишь свезти?
— Хочешь добром разделаться, вези лучше сам сюда… А что хозяин: деньжишки у тебя в казёнке водятся? Скажи-ка правду: богат, аль нет?
— Богат не богат, а твоей милости поклониться найдем чем.
— А что, целковичков пяточек удружишь?
— Перед тобой, кормилец, на том не постоим!
— Ну так вези же!
— А твоей милости не супротивно будет, коли штофик винца пойдет на придачу?
— Вези, вези! Мы винца давно уже не пивали!
С судна свозили деньги, вино, муку, крупу, соль — и дело кончалось самым дружелюбным образом».4)
Впрочем, за столь мирным ограблением, как тут же поясняет П.И.Небольсин, стояла вполне реальная угроза: «Но если на крики бродяг с судна отвечали бранью, то грабители отвязывали запрятанную где-нибудь у берега лодку, переезжали на судно и, при помощи выбранных ими из артели бурлаков, овладевали судном, то-есть связывали веревками находившихся там лоцмана, водолива, кашевара и прикащика, делали им разныя истязания и грабили то, что было им нужнее, разумеется не до-чиста, а отнимали деньги и увозили вино, соль и съестные припасы, сколько можно ими было нагрузить челночок. Если же испытывали неудачу в одном месте, бродяги следили за судном и, пользуясь удобною местностью, сухопутьем обгоняли караван и нападали на него в-расплох на другой, или на третий день…»5)
Если судить по этим примерам, в характере камско-волжского пиратства присутствовал какой-то совершенно фантастический оттенок: словно при нападениях на корабли происходили не грабежи, а совершились полюбовные семейные дела — сначала пираты и судовщики обменивались взаимными любезностями, а затем корабельная администрация добровольно оказывала помощь «кормильцам»-разбойникам. Эту уникальную особенность российских речных разбоев отметил и астраханский историк и краевед А.Н.Штылько. В очерке «Волжско-Каспийское судоходство в старину» он писал: «…те сказочные по форме, но бывшие в действительности… разбои, которыми громка история поволжья».6)
Более сдержанно, возможно, в силу своей профессии военного, а не историка или беллетриста, высказался о таких нападениях полковник Генеральнаго штаба Липинский: «Смелость разбойников была так велика, что с небольшой партией, в 4 или 5 человек, они нападали на судно, на котором бывало до 60-ти бурлаков. Разбойники обыкновенно быстро и незаметно подъезжали к судну, на небольшом челноке, приставляли лестницу и взойдя на судно, кричали «сарынь на кичку». Кто хотел остаться в живых, должен был по этому сигналу ложиться ничком на палубу, а разбойники требовали хозяина, отбирали у него деньги и тотчас же уезжали. Экипаж, не связанный с хозяином никакими интересами, по большей части и не вступался за него; это отчасти объясняется и тем, что в числе бурлаков бывало много бродяг, имевших нередко сношение с разбойниками. Главное оружие разбойников было, без сомнения, смелость и внезапность нападения, наводившия панический страх на весь экипаж».7)
Липинский также отметил, что пираты предварительно пытались как можно больше узнать о судне и его команде: «Высмотрев судно… разбойники старались изучить и иследовать его, входили по возможности в сношение с кем либо из его бурлаков, и даже старались поместить в число экипажа кого либо из своих сообщников».8) Об этом же говорил и писатель-этнограф С.В.Максимов. Один из героев его книги «На востоке. Поездка на Амур» рассказывал попутчикам во время плавания на пароходе по Волге о пиратах: «У них уже такие лазутчики были в нищей братии, что разузнавали всю подноготную: какой купец когда поедет, какие повезет товары и на сколько рублей и сколько этих рублей в мошне у него; какая у него сила, сколько рабочих, и хворой ли то народ, али здоровой. Все знали лазутчики и обо всем давали знать воровскому атаману».9)
Конечно, описание пиратского нападения у П.И.Небольсина или бескровные грабежи разбойника Костычева из сборника «Сказки и предания Самарского края» легко можно объяснить фольклорными влияниями и отнести их к области неправдоподобного. Они и на самом деле выглядят фантастическими. Но, как ни парадоксально это прозвучит, подобные «сказочные по форме» грабежи были заурядной реальностью, а не вымыслами. И подтверждается это не только книгами писателей-этнографов, но и документами иного порядка, совершенно далёкими от народных преданий. Так, в докладе Комитета Министров от 17 февраля 1823 года, который целиком был посвящён проблеме речных разбоев, сообщалось, что «безуспешность принимаемых доныне мер к пресечению упомянутых разбоев происходит частию от небрежения рабочих людей и какого-то ужаса их от одного слова разбойников, в котором они находясь, оставляют себя и судно без всякой защиты…»10) Честно говоря, сложно заподозрить высокопоставленных чиновников, авторов этого доклада, который затем утверждался императором, что при его подготовке они опирались не на факты, а на фольклорные источники.
1) Об историческом значении русских разбойничьих песен. Н.Аристова. Воронеж, 1875. Стр.127.
2) Там же. Стр.128.
3) Сказки и предания Самарскаго края. Собраны и записаны Д.Н.Садовниковым. С.-Петербург: Типография Министерства внутренних дел, 1884. Стр.356.
4) Небольсин П.И. Разсказы проезжаго о странствованиях по Завольжью, Уралу и по Волге. — Отечественныя записки, 1853, Май. Отд. VII. Стр.21-22.
5) Там же. Стр.22.
6) Штылько А. Волжско-Каспийское судоходство в старину. С.-Петербург, 1896. Стр.69.
7) Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генеральнаго штаба. Симбирская губерния. Часть I. Составил Генеральнаго штаба полковник Липинский. Редактировал Генеральнаго штаба капитан М.Скрябин. Санктпетербург, 1868. Стр.180-181.
8) Там же.
9) На востоке. Поездка на Амур (в1860-1861 годах). Дорожныя заметки и воспоминания С.Максимова. Санктпетербург, 1864. Стр.82.
10) Полное собрание законов Российской империи. Первое собрание (1649-1825): Том 38, №29.317. Стр.772.
Другие очерки из цикла «Камские пираты»:
I. Речные пираты
II. Разбои обыкновенно начинались со вскрытием рек
III. Время простоты и предрассудков
IV. Благоразумие в крепко запертой каюте
V. Не спал до утренней зари бесплодно
VI. Бери и чашки и ложки
VII. Иван Фаддеич из дьячков
VIII. Фелисата Камская
IX. Сказочные по форме, но бывшие в действительности
X. Продавал свою душу черту за шелковую персидскую рубаху
XI. Сарынь на кичку
XII. Веники и Жегули
XIII. Норманский рыцарь
XIV. Сторона, изобильная хлебом и разбойниками
XV. Торговые казни в Елабуге
XVI. Гурий Востряков, сапожник и пират
XVII. Скелеты в шкафах нашей истории
XVIII. Кисельные берега
XIX. Все сии меры оказывались недостаточными
XX. Чинятся им великия разорения
XXI. Наглые вымыслы
1 2 3 4 5 6 7 8 [9] 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
