Кама и Урал
Василий Немирович-Данченко
В 1890 году в издательстве А.С.Суворина вышла книга, настоящий фолиант в 770 страниц объёмом, — «Кама и Урал (Очерки и впечатления)». Её автором был очень популярный в той России писатель и журналист Василий Иванович Немирович-Данченко.
В другой, в советской России эта фамилия ассоциировалось только с его младшим братом, известным театральным деятелем Владимиром Ивановичем Немировичем-Данченко, хотя ещё до середины 20-х годов прошлого века старший, писатель и журналист, был намного более известен и популярен, чем его младший брат-театрал. Но потом уехавший из России большевиков Василий Иванович оказался в числе запрещённых авторов, чьи книги были изъяты из массовых библиотек. Естественно, что к исходу ХХ века в нашей стране его не то что забыли, — о нём уже просто ничего не знали.
В кратком предисловии к своей книге очерков «Кама и Урал» Василий Иванович писал: «Я был на Урале в 1875 году… Смею думать, что и мои записки, в свое время благосклонно принятыя критикою и читателями, — не устарели. Оне печателись в Деле, Историческом Вестнике, Русской Речи и Русских Ведомостях — и теперь впервые являются собранными вместе».
Для нас, в связи с историей нашего города и края, непосредственный интерес представляют три очерка из этой книги — «Опять леса», «За Елабугой» и «Челны и Пьяный-Бор», в которых Василий Иванович описывает своё плавание на пароходе по Каме от Рыбной Слободы до Пьяного Бора. И хотя непосредственно в самой Елабуге он не был, а видел её только с палубы парохода, тем не менее, его очерки достаточно живо рисуют Прикамье, занятия, повседневность и характеры живших здесь людей, в том числе елабужских крестьян и купцов.
Текст очерков публикуется по изданию 1890 года. При его подготовке были сохранены все особенности подлинника — орфография и правописание второй половины XIX века, за исключением достаточно специфических букв — «ятей» и «еров». Также были выправлены очевидные опечатки. Чтение подобного, не адаптированного к современной грамматике, текста не должно составить большого труда для современного читателя, зато взамен оно позволит ощутить вкус и звучание совершенно другой, ушедшей в далёкое прошлое русской речи. Что, наверное, также немаловажно при попытке узнать и понять наше историческое прошлое.
В связи с тем, что современный читатель неизбежно встретит в публикуемом тексте устаревшие и непонятные слова, мной были составлены минимальные необходимые комментарии, сопровождающие данную публикацию. Примечания к тексту, принадлежащие В.И.Немировичу-Данченко обозначены «звёздочкой»(*), написанные публикатором — цифрами.
Для того, чтобы сделать возможным корректное цитирование публикуемого материала, пагинация указана по изданию книги «Кама и Урал» 1890 года.
А.Куклин, май 2011 г.
Кама и Урал
Источник:
Вас.Немирович-Данченко. Кама и Урал (Очерки и впечатления).
С.-Петербург, Типоргафия А.С.Суворина, 1890. — стр. 58-88.
Подготовка текста, публикация и примечания А.Куклин, 2011 г.
— 58 —
VI. Опять леса
За Лаишевым видимо хлебородная полоса пошла. Земля хорошо обработана. На зеленой понизи деревня Мурзиха показалась — кучи навоза кругом, кровли соломенныя — издали хлевами пахнет. — Тут около узится Кама, так что верст на десять выше этого убогаго поселка предположена постройка моста для сибирской железной дороги.
— Скоряе бы строили…
— А что?
— А оголели мы. Все же народушку работа… сказывают по чугунке деньги дешевы.
— А у вас как поденщина?
— Да тут между Мурзихой да Рыбной слободой поди и поденщины нет; потому работников никому не надоть. Всякая семья сама собой облаживается. Годы бывают, когда за двугривенный в день на страду мужика берешь — и то доволен.
В сумерках мглистаго вечера едва наметилось Рыбное. Оно по косогору сползает к реке. У самой воды
— 59 —
домишки, два–три огонька мигают. Село богатое, а после волжских — куда неприглядное. Рыбное слободой зовется. Торгует эта слобода железом, вдосталь рыбу ловит. Здешние стерляди и осетры по всей Каме славятся. Пароход пристает сюда.
— Кому рыбки?.. Рыба живая… У нас стерляди…
— Осетры княжьи!..
— Во, гляди какой! И дюжий загорелый как подошва рыболов к самому носу моему вскидывает полуторапудоваго осетра.
— Не надо мне.
— Чего не надо — ты пойми, рыба холостяк. Всем пароходом ешь ее — конца не будет. Чем не взяла? И рубашкой хороша и жиревая… Чего ты!.. И всего-то с тебя девять рублей за красавца сойдет…
Другой корзину стерлядей под ноги подбрасывает. Рыба бьется в ней, томительно зевая; только и слышится шуршанье да шорох из этих своеобразных садков. «Ишь ты варево почуяла, в уху просится!» острят кругом.
Видим, опять кондовая, коренная Русь пошла. Новгородский сказ, северо-русский тип. Ничего инородческаго, говорят на распев, растягивают гласныя. Голоса громкие, смех задорный. И тут-же у кладбища часовенка на татарский лад строена… В одном прикамском чисто-русском селе у часовни, точно у мечети здешней, выступ на переднем фасаде фонариком, а в другой минарет. Только руками разведешь. Внутри иконопись. Геена огненная пышет из разверзстой пасти змия погибельнаго, а в этой геене, между прочими, сидит себе солдатик с ружьем и, не смотря на пламя, окружающее его, преспокойно курит трубку. Земной рай тоже
— 60 —
носит на себе заметные следы оригинальнаго творчества. Под кущами райских садов сидят за столом старцы. На столе — посудины с вином и жареные поросята. Ангелы в воздухе трубят в длинные рожки, а в траве ползет змея, у которой во рту вместо жала какой-то необыкновенный цветок1).
— Кто это у вас рисовал? спрашиваю я рыбника, только–что сбывшаго мне за целковый аршинную стерлядь.
— Это у нас свой! Солдат… Из нашего села родом, по всей округе пишет.
— И образа?
— И на образа лучше его мастера не найдешь. Только без водки не может; смелости, говорит, той нет. У него такая правила: обопьется, а потом давай писать, с перепою–то у него разума больше. Это, брат, как кому Господь определит. Другой с водки только спать горазд, а его, мастера нашего, с этого самаго пойла, поди как осеняет.
Около Рыбной слободы, на грязном поле, словно насыпаны грязныя избы. Скудно, неприглядно. У берега несколько недостроенных белян2). Так и обносит смолистым запахом сосновых досок. Кое–где серебристыя пятна тальника, а за ним опять выступают на глинистых горбах убогия починки3).
— Вся эта округа Уральским монастырьком зовется.
— Где же монастырь?
— Да тут нет, никогда и не бывало монастыря. Так народ прозвал — и пошло…
Совсем безжизненная, унылая местность, а между тем тоже богатый рыбный лов в сети и на самоловныя уды.
— Нам с этими ловами толку мало, потому все они по чужим рукам разошлась.
1) Какая жалость, что ничего этого не сохранилось, — такой был шедевр народной церковной живописи.
2) Беляна — плоскодонное несмолёное судно для сплава лесных материалов. По прибытии на место беляна разбирается на дрова. (Толковый словарь русского языка Д.Н.Ушакова).
3) Починок — вновь возникшее поселение. «Выселок, небольшой новый поселок» (Толковый словарь русского языка Д.Н.Ушакова).
— 61 —
Общественных тоней нет, река уже в частном владении. Рыбачут по найму, да и не стоит: меньше гривенника в день приведется получить, лучше идти беляны строить, коли на такое дело сподручен. Здешняя беляна по Каме, да и по Белой реке славится, а строителям тутошным перед другими великая честь! Уральский монастырек на беляну первый мастер.
— Погодите-ка, баржи совсем перебьют дорогу вашим белянкам. Не далеко с белянами уйдешь…
— Куда барже! На беляну экую ли гору взвалить — все вынесет.
— Станут и баржи большия делать… Пока еще не весь лес перевели, да башкирския дебри целы, так беляны вам сподручно ставить, а вот как через несколько лет по реке Белой да по Уфе последнее дерево свалят, тогда что?
— Ну, Господь даст… Не вовсе уж обездолит… Тоже ведь молимся ему…
— Вы бы лучше леса берегли… У нас вон на невьянском заводе4) даже железное дело бросили, обращается ко мне приказчик. — Счастье, что золото нашли, а то бы тысяч десять народу хоть по миру иди…
— Что-ж так?
— Лес весь сожгли. Верст на сто поди лесу нет… Молодянник есть, кондоваго леса5) и во всей даче6) не найдешь. Даже пни, которые были, повывернули и сожгли в заводских печах. У нас о лесоводстве ведь и понятия не имеют. На милость божию надеются, а чтобы по рациональней тратить это богатство и думушки нет… пускал пыль в глаза иностранными словами заводский артельщик.
— Лес, лес! Только у вас и горя, что лес! Много
4) Уральский военный завод, построенный в 1701 году. Завод возглавлял Никита Демидов. В XVIII-XIX вв. продукция Невьянского завода из чугуна, железа и меди с маркой «Старый соболь» считалась одной из самой лучших. Город Невьянск — «столица Демидовых» — был, кроме того, широко известен уникальной школой страообрядческой иконописи, сохранившей традиции древнерусского иконного письма (Демидовы не преследовали старообрядцев, а покровительствовали им), а также наклонной башней, которая, пожалуй что, будет даже уникальнее знаменитой Пизанской. Этой башне посвящена глава LIX (59) «Падающая башня Невьянска» книги «Кама и Урал».
5) Кондовый лес — имеющий плотную, прочную древесину с малым количеством сучков.
6) Дача, лесная дача — участок земли под лесом (Толковый словарь русского языка Д.Н.Ушакова).
— 62 —
вы в ем понимаете… озлился толстый как боров лесопромышленник, во всей своей неприкосновенности, с растегнутым воротом и медалью на шее.
— Однако, по левому уфимскому берегу ни одной лесины не осталось.
— За то по правому, вятскому, только за Елабугу — зайдешь, сплошь леса пойдут. И какие леса-то! Из одного дерева пять сажень дров нарубишь!
— То-то вы и рубите!.. Мачтовыя деревья да на дрова.
— Это где же? спрашиваю.
— А в дачах Елабужскаго уезда…
— Помолчи-ка… вступается лесопромышленник. — Не мели, чего не знаешь; язык-то тебе дешево стоит, да ведь никто тебя за него не тянет… Чего ты тут назвонил? Нешто я себе враг — мачтовое дерево на дрова изводить! Мачтовое дерево — на порубку тогда я пущу, коли оно переспелое. Четырнадцать вершков есть в комле — на мачту чудесно, а только на вершок перепустишь его, оно уж и переспело, пили его, либо руби. Коли дряблый комель, какая же мачта тебе из лесины будет?.. Не выкроишь ее… Ты бы про елабужские леса лучше помалкивал… У помещиков покупаем дачу — сплошь валим, у казны — тоже, а в Елабужском уезде с тем и отдают на вырубку, чтобы деревья семянныя оставлять.
— Что же вы платите за десятину?
— Коли средний лес семьдесят, много-много сто рублей отвалим. Да еще кое-кому соску в рот дашь — пососи-де… Всякому пить-есть надо; мы за этим не стоим.
Потом я сам встречал эти елабужские леса. Из-под топора дача выходит разреженною. Сиротливо, далеко одно от другаго стоят семянныя деревья; между ними пни
— 63 —
торчат, молодая поросль робко выбирается из-под них; солнце, которому еще недавно и доступа не было в темную чащу, щедро обливает зноем и светом сырыя промежи, высушивая их… Зато от «господских» лесов не остается, действительно, ничего — не только семянных деревьев, но и пней нет. А такие леса все чем дальше, тем усерднее продаются культурными баричами, прожигающими жизнь в столицах или за-границей, неимеющими понятия о том, какия сокровища сбывают они за безценок промышленникам. Большую часть этих угодий скупают купцы, но и крестьянство выступило недавно конкуррентом по лесоистреблению.
— Вот у Техтерева, у помещика, зимой крестьянин наш полтораста десятин облаговестил, а нынче уже по Ижу–реке сплавил полторы тысячи сажень дров. Дровами-то он весь свой расход покрыл, а чаща-то еще только по краям тронута. Господь даст — в два лета всю свалит и немалый капитал наживет… Бог, брат, знает, кому помочь.
Лес особенно усердно рубится по притокам Камы, лишаемой, таким образом, питательных ветвей, потому что вода в небольших реченках только и держалась, благодаря обступившей их со всех сторон чаще. На низменных местах, где произведена порубка, образуются луга, на высоких — пашни.
— Тоже и нас без толку ругают, живописал лесопромышленник. — Знаешь ли, какой на пашне лес подымается, дай ему только волю. У нас есть такия места. Прежде там пахали, а теперь, через шестьдесят лет, строевой лес поднялся. Что ни лесина — то и капитал! каждому месту свое дерево: после ржи сосняк подымается, после яровых либо гречи — березняк запушится.
— 64 —
Я мальчонкой несмышленочком с покойным тятенькой ездил — все он мне разсказывал: «вот здесь мы бывало пахали, а теперь хоть избы строй из лесу». На пахатной земле важный лес ростет. Возьми на дрова с него — слой в каждом полене толстый, середка камень. А с лесу, что на простой земле вырос, какая радость? слой в нем тонок, что бумага, сердцевина — рыхлятина самая… Плюнешь на него и прочь пойдешь, потому по нашему промыслу это яман7) дело выходит.
— Что же это ноне леса на пахатной земле не ростут?
— Ноне… А тебе бы в год надо, либо в два? Тут десятками лет молодятник подымается… Ему надо окрепу дать. Пусть выстоит, нальется да закаменеет комлем.
— Дашь ты ему окрепу! Нет, ты схватил вон подряд да живым манером и свалил молодятник. Верь ему, обратился ко мне оппонент лесопромышленника, — ему что! Он на все зарится. Тут у одного помещика такая ли дуброва стояла — дедовская, рощена да выхолена но по нынешнему. Что-ж бы ты думал: он к этому помещику в Питер послал, да с управляющим снюхался. Весь, де, ваш лес палом сгубило. Божеское наказание! Одни, де, обгорелые пни остались. Тот продал ему, не глядя, пни-то эти за безценом, а он, поди, десять тысяч плотов кондоваго бревна из этих пней выгнал. Вон тот тебе про башкирские леса говорил, что они стоят еще. А как стоят, знаешь ли! Все уж запроданы. Бирский купец такой есть — Уткин прозывается — он у башкирских старшин пятьдесят тысяч десятин крепколесья купил по пятиалтынному за десятину. Как перед Богом говорю.
— У каких это старшин?
7) Яман (татарское) — худо или плохо, нехорошо (Толковый словарь живого великорусского языка В.Даля).
— 65 —
— А башкиры их ханами зовут. Так у ханов. Да в вечное владение купил леса, с землею, по сплавной реке, по Белой.
— Да что-ж они цен на леса не знают?
— Башкиры-то? Башкиры народ смирный, робкий. Будем прямо говорить — глупый народ. Он всего послухает. А Уткин им такую канитель развел, что ты бы и даром рад лес отдать. Он им что ввернул: у кого, говорит, земли много, с того и солдат много возьмут! Дал он им пустяки самые и сейчас же заложил Савостьянову всю эту округу за шестьдесят тысяч рублей, а потом в саратовском банке за него сто двадцать тысяч рублей взял. Вот оно у нас как дела-то делаются. Чудесно! Только крест с себя сними и капитал ухватишь. Так за своих ханов пять сел башкирских леса и потеряли.
— По ихней дурости с них и рвут.
— Потом опомнились, да уж поздно. Ничего не поделаешь.
— К адвокатам бы обратились!
— Есть у нас это племя, как ему не быть; только знаешь, как мы называем его, адвоката-то? змием ползущим! Тут, брат, простому человеку заступы нет. Всякий норовит сорвать с него, что можно.
Темная ночь кругом. Внизу плещется Кама, а воды не видать совсем. Пароход у самаго берега пробирался. Вон массы какия-то. Не то горбины глинистых холмов, не то избы.
— Что это?
— Село. Рыбачут тут. Этим только и живут. Ловы здесь больше ночные. Так до Елабуги вплоть пойдет.
— 66 —
— Где же они ловят?
— А на огонь, гляньте-ко туда.
За деревней по берегу мелькало много огоньков. Когда пароход подбежал к ним, оказалось, что на песчаной отмели на шестах рогожные шалаши устроены. Перед ними костры горят, выхватывая из окружающей тьмы толпы рыболовов. Тут и бабье было. Песни слышались, только странно как-то — взвизгнет песня и замрет. Точно от боли кричать. На палтухах8) в два ряда снасти развешены. Картина полна оживления, по крайней мере, здесь, среди мертвых берегов.
Потом мы пригляделись к этому. Толпы рыболовов поминутно встречались и направо, и налево. Замелькают огоньки, подойдем ближе — костры оказываются и та же шумная толпа около. У берега разбитыя барки с железом. Обмелели видимо. Иная барка вверх кокорами9), точно палое и оглоданное волками животное, подставляющее вам только свои голыя ребра. Не глядя на ночь, вокруг таких барок возятся и ершат лодки, словно воронье, не удастся ли и еще поклевать чего. Вон огонек посередь реки. Там барка обмелела тоже. Кругом кипит работа, разгружают железо.
А вверху и внизу тьма.
Тише идет пароход. Сырая мгла со всех сторон расползается, даже дышать трудно.
8) Палтух — жердь, на которой сушат рыбу и рыболовные снасти.
9) Кокора — термин речного судостроения (часть елового ствола с корнями). В данном случае — вверх дном.
